Среди легендарных имен фотографов Викторианской эпохи имя Джулии Маргарет Кэмерон по праву стоит среди первых.
Ее выставку в 1886 году (семь лет спустя после ее смерти) покажет в Берлине Вильгельм Фогель, у которого будет учиться Альфред Стиглиц. Ее работы в качестве вдохновляющего примера назовет эстет Питер Эмерсон… Наряду с Оскаром Рейлендером и Генри Пичем Робинсоном она ввела фотографию в «высокое» музейное пространство.
Ее первая выставка в Музее Южного Кенсингтона состоится в 1865 году. Джулии Маргарет Кэмерон было в то время 50 лет. Из них фотографией она занималась… два года. Джулия Маргарет Камерон (англ. Julia Margaret Cameron, 11 июня 1815, Калькутта — 26 января 1879, Цейлон) — англичанка, первая в истории женщина-фотограф.
История начала ее увлечения фотографией словно специально приготовлена для зачина добротного женского романа. В декабре 1863 года, вероятно, на Рождество ей, 48-летней маме шестерых детей, зять и дочь дарят фотоаппарат: «Может быть, мама, это скрасит твое одиночество во Фрешуотере». Фрешуотер — это местечко на острове Уайт, что в проливе Ла-Манша, куда Чарльз Кэмерон перевез семью из Индии.
Уж точно не необитаемый остров — вокруг дома друзей, в том числе известного поэта лорда Альфреда Теннисона. Одиночество — потому что даже самый младший из сыновей, Генри, отправился учиться в закрытую элитную школу. И теперь без детей, выпорхнувших из «гнезда», их с мужем дом кажется опустевшим. Впрочем, одиночество явно предлог. Дети хорошо знают свою маму, и фотокамера могла быть давней мечтой.
По крайней мере на выставке можно увидеть портрет девушки Кейт Доре, сделанный — нет, не ею, — а Оскаром Рейлендером. Тем самым, чью многофигурную аллегорическую фотографию «Два пути» королева Виктория купила на промышленной выставке в Манчестере в качестве подарка принцу Альберту. В 1862 году Рейлендер приезжает на остров, делает портреты известного поэта Альфреда Теннисона, его семейства, его друзей. Джулия Кэмерон входит в этот теплый дружеский круг любителей поэзии и искусств, явно проявляет интерес к фотографии.
У нее еще даже фотоаппарата нет, но она — на счет раз — соединяет фотографический отпечаток с фотограммой, предвосхищая ХХ век.
Так с первых шагов она поражает соединением — дерзкой отваги первопроходца. Фотография для нее — распахнутая дверь в мир искусства и поэзии, который ей близок и дорог. Она не только дружит с поэтом Теннисоном и художником Уоттсом, но и сама пробует переводить — перекладывает на английский балладу Готфрида Бюргера «Леонора».
Собственно, и в фотографиях ее среди центральных мотивов будут повторяться-переплетаться темы отрешенной девичьей красоты и печали ухода. Ярче всего, конечно, в самом известной, наверное, ее фотографии — портрете ее крестницы миссис Дакворт, 24-летней вдовы, смотрящей словно не в объектив и не на нас, зрителей, а в какое-то иное, потустороннее пространство, где еще жива ее юность, мечты, любовь.
Джулия Кэмерон предпочитает профили, или хотя бы склоненные в раздумье головки в три четверти. Но выбор «роковых» сюжетов, отсылающих не только к известным картинам, но и к убийственным страстям у нее остается. Чего стоит фотография «Беатриче», повторяющей композицию картины Гвидо Рени! Меланхолически опущенный взор, нежный лик и печаль обреченности — только не подумайте, что речь о дантовской Беатриче. Это героиня другой истории, приключившейся в Италии XVI века: Беатриче Ченчи была казнена за убийство отца, отличавшегося жестоким нравом.
Не надо иметь богатое воображение, чтобы понять, через что прошла героиня, выбранная Кэмерон. Собственно, ее выбор и любопытен. Красота, обреченная смерти, жертвенность и бесстрашие, равнодушие и жестокость мира… А рядом — композиции с «портретами» девяти добродетелей и назидательные снимки на тему Евангельских притч.
В них первая леди британской фотографии (и мировой тоже) задействовала как двухлетнего внука, племянниц, сыновей и мужа, так и солидных джентльменов, плюс их жен — в роли персонажей Шекспира и Данте, картин Микеланджело и Рафаэля… Эта почтенная дама явно обладала характером решительным и властным, позволявшим ей управляться с «моделями», если уж они попадали в ее руки, без лишних проблем.
Так, солидный литератор и друг семейства (и по совместительству — чиновник министерства по делам колоний) Генри Тейлор оказался одним из постоянных объектов ее съемок. «Несмотря на опасения, что, потакая моим прихотям, он может выглядеть глупо, он… согласился последовательно превратиться в Брата Лоренцо со Джульеттой, в Просперо с Мирандой, в Ксеркса с царицей Эсфирь, держать мою кочергу в качестве скипетра и делать все, что я от него хотела», — напишет она позже.
На выставке можно увидеть фотографию седовласого Генри Тейлора в роли монаха Лоренцо из «Ромео и Джульетты», который дает сонное снадобье героине. Собственный муж Джулии, автор трактата о прекрасном и возвышенном, на фотографиях представал в роли злого волшебника Мерлина. Джулия Маргарет как раз тогда работала над фотографическими иллюстрациями к книге стихов Альфреда Теннисона «Королевские идиллии». Она сделала первую авторскую книгу художника с фотографиями — еще и в двух томах!
Не зря своего наставника художника Уоттса, она изобразила со скрипкой («Шепот музы»). Правда, в роли муз у нее — не античные прелестницы, а просто дети. И вся «возвышенная» сцена неожиданно напомнит домашнее музицирование с дедушкой у камина в ненастный день. Все же для мамы шестерых детей муза всегда будет чем-то похожа на особу, только что сбежавшую из детской.
Текст: Жанна Васильева