Фильм «Свадьба с приданым» принес ей известность. Ее Лукерью полюбила вся страна.
Признала своей, родной. Не из театра, а из жизни. В адрес студии приходили письма: «И зачем вы вытащили на экран эту поддающую по любому поводу бабку?! Неужели актрисы хорошей не нашлось, которая бы не прикладывалась к рюмке?».
Начинала Пельтцер в девятнадцать лет. Ее приняли тогда в московский театр городского совета профессиональных союзов! И репертуар на его сцене – соответственный.
Таня играла комсомольских активисток, громила лодырей, издевалась по требованию драматурга над теми, кто носил галстук-«селедку» и танцевал фокстрот под заграничные пластинки.
– Таня, ты не заметила, – спросили подруги, – что этот парень уже в третий раз приходит на спектакль? И с тебя глаз не сводит. А на четвертый день он подал ей букетик ландышей. Она растерялась и благодарно кивнула своему поклоннику.
Они познакомились. – Ваня, – представился он, – но вообще-то я – Иоганн. Тойбнер. Мой отец приехал в Россию десять лет назад. А учусь я в Комакадемии на экономиста.
– И говорите по-немецки? – обрадовалась Таня. – Мой отец – тоже немец и тоже Иоганн. Дома мы говорим по-немецки, только папа стал Иваном Романовичем. Мы здесь со времен Ивана Грозного – наши предки шубы-пельтцы шили, оттого и прозваны Пельтцерами…
Потом они гуляли по Москве. Старожилы до сих пор показывают куст сирени, посаженный в свое время Татьяной Ивановной. – Я живу здесь с папой, – сказала Таня. – В коммуналке? – Папа купил здесь квартиру в три комнаты. Он – артист. – Тоже артист? – удивился Ваня. – Это я – тоже артистка, – поправила Таня. – А он получил звание заслуженного артиста республики одним из первых в стране – еще в 1925 году. У него знаете, какой стаж! Он до революции уже снимался в кино! С Верой Холодной! Говорят, очень любил ее и не без взаимности.
Он свою актерскую школу держал. Нет, я не хвастаю. Я не пропускала ни одного занятия. Смотрела, как отец обучает юношей и девушек, и не заметила, как сама на актрису выучилась…
Они стали встречаться. И вот однажды Таня затащила его на концерт в Консерваторию. Ее отец приобщал ее к музыке, учил играть на фортепиано, петь романсы – они распевали их дуэтом, или втроем с матерью.
– Жаль, что я свой голос прокурила, дымлю не хуже отца. Ваня сделал Тане предложение. – Ну вот, – засмеялась она, – у нас с тобой как в песне: Ваня с Таней дружно жил, Ваня Таню полюбил. Ай, лю-ли, ай, лю-ли…
А через год муж пришел к ней с радостной новостью: – Меня, как выпускника направляют в Берлин, в советское торговое представительство! – А как же мой театр? – Жена должна быть рядом с мужем. – Да что я рядом с тобой делать буду? – не унималась Татьяна. – Я ничего, кроме сцены, не знаю и не умею! – Ничего, что-нибудь придумаю, – успокоил ее муж.
Ваня придумывал недолго: Торгпредство нуждалось в машинистке и Таня села за «Ундервуд». Начала одним пальцем выстукивать бумаги: «Просим Вас оказать содействие в приобретении для строящегося на Волге тракторного завода...» Берлин ей очень понравился. Но супруги не скучали. На Фридрих-штрассе нашли пивной подвальчик – пиво Ваня обожал, и Таня с удовольствием осушала кружку-другую.
– Однажды, – рассказывала она, – в подвальчике произносил речь какой-то мужчинчик с крикливым голосом и усиками. Это был Гитлер. А в советской колонии – так называли граждан нашей страны, которые жили в Берлине, Татьяна познакомилась со студентом. Его прислали из Москвы обучаться автомобилестроению. – Ваня, – представился он, а Таня засмеялась. – Что это вы? – смутился студент. – Просто меня предупреждали – на каждом шагу я буду здесь встречать Фрицев, а ни один Фриц мне еще не встретился! Зато Иванов!..
Вскоре они встретились в опере. И стали встречаться в Берлинской опере по два-три раза в неделю. Конец этих встреч оказался неожиданным. – Собирайся, – сказал ей муж Ваня. – Мне не нужна жена-шлюха! Таня ничего не ответила. Она не любила выяснять отношения. Муж отвез ее в Остбанхоф. Но Таня не проронила ни слова. – Так едешь? – спросил муж, когда раздался сигнал к отправлению. – Да, – ответила она.
В Москве после трехлетнего отсутствия ее приняли в театр имени Моссовета. Но что-то с Таней произошло: она ходила по сцене как потерянная, механически произносила текст – у нее пропал кураж. Ничего не могла поделать: все думала о Ване-инженере, который писал ей из Берлина, все еще надеялась на скорую встречу с ним, все ждала его… В театре терпели, терпели, да и вызвали ее к главному режиссеру.
– Татьяна Ивановна, – начал Юрий Завадский, – мне очень жаль, но худсовет решил просить вас оставить сцену из-за… – тут написано – из-за профессиональной непригодности, простите за резкость, – извинился Юрий Александрович.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – грустно улыбнулась Пельтцер. – Пойдите на завод, поваритесь в рабочем коллективе, потом вернетесь к нам, примем как ударницу производства - услышала она в ответ.
О.К.
По материалам воспоминаний Глеба Скороходова.